Александра
Смирнова (Вологда)
Мальчик
и Слово
(по
прочтении рукописи романа Дмитрия Ермакова «Быт слова»)
Pro scriptum
Как просто в школе... Был "анализ текста",
был "отзыв", были планы, что за чем писать. И главное, не
предполагалось критической оценки со стороны ученика. Вернее, заранее
предполагалось, что оценка будет непременно положительной, ибо "ну что они
могут в этом понимать, а книга не зря же в программу включена". Конечно,
нужно было и размышлять, и спорить, и анализировать, но, в конечном счете, от
нас требовалось одно: объяснить, почему это хорошо. Возможно, поэтому у многих
из нас сформировалась привычка хвалить, или наоборот – ругать всех и вся (это у
тех, кому до отрыжки надоело), возможно, поэтому мне трудно говорить, все, что
думаю, в лицо. Даже если не думаю ничего страшного. А раз не могу сказать,
значит, напишу «все Вам в лицо».
Scriptum
Итак, вот передо мной «Жизнь Ершова. Жизнеописание в
повестях и рассказах». Приятно и волнующе
держать книгу, когда она еще не переплетена, не одета в обложку, не прочитана
многими и многими – а значит, и не оценена ни хорошо, ни плохо.
Когда я читала «Ершова», мне не хотелось, чтобы он
заканчивался, хотелось продолжать и продолжать. Думаете, это лучшая похвала
автору? Но все совсем не так просто, совсем не так… Ведь следует признаться, я
читала не про Юрия Ершова, а про Дмитрия Ермакова, и про остальных реальных
людей, которых я так или иначе знаю, которых узнавала за нехитрыми
псевдонимами. Интересно было заглянуть в их жизнь – пусть и чужими глазами, еще
интереснее на следующий день после чтения встретить их в жизни, посмотреть на
них иначе, подумать… И вроде бы понятно, что они – во многом «художественный
вымысел», но такой ли уж вымысел, когда к середине книги переплетаются,
окончательно перепутываются Юрий Ершов и Дмитрий Ермаков… Но это я, это мое, я
не «среднестатистический читатель», которому, думаю, все равно, кто в кого врос или кто из кого
вырос. Я читала (куда деваться) про Ермакова, а с читателями на протяжении всей
книги будет Ершов. И даже когда «откроется правда», возможно, кто-то решит, что
«Ермаков в романе» - всего лишь художественный прием Ершова… И поэтому я так
долго молчала, ждала, пока для меня героем книги тоже станет Юрий Ершов. А
будет ли его жизнь интересна тому, кто впервые с нею знакомится?
Итак, передо мной новорожденная книга. Что же это
все-таки: «Жизнь Ершова» или «Быт слова»? В недавнем нашем разговоре автор
как-то смущенно предложил «Быт слова» - «или слишком громко?». Тогда мне тоже показалось, что слишком
громко, а сейчас, спустя всего несколько часов, уже не представляется никакого
другого названия (хотя, пардон, это дело автора и только автора). А уж как
гладко на него ложится видоизмененный подзаголовок – «Жизнь в повестях и
рассказах», точнее и не скажешь про Ершова. Громко? Пускай. Не вечно же нам шуршать
тихонько, как вологодские березки на летнем ветерке, хотя, может быть, такой
шаблонной литературы кто-то и ждет от нас…
Быт слова… Вначале было Слово, теперь слово вручено
человеку. И вот человек живет рука об
руку со словом, до поры до времени не зная, что будет оно ему лучшим и
единственным другом. Да и кажется поначалу, что не до слова Юрию Ершову, он еще
захвачен беспокойной жизнью – но, конечно, кажется это, кажется… Ведь что-то
уже диктует в это время автору, заставляет глядеть внутрь себя, задавать себе
вопрос – кто я, кто я? В первой части книги этот вопрос звучит постоянно, даже
когда не озвучивается напрямую. Кто я? Ты – слово. Этот ответ ждет впереди –
нет, пока не Ершова, а Ермакова, но он его еще только предчувствует, ищет,
ищет… Оттого и неуютно ему в красивом и доступном мире, оттого и не находит он
там себя… (Автору, конечно же, виднее и все такое, но если есть авторский
вымысел, значит, равноправен ему и вымысел читательский). Да, не могу я никак
разъединить автора и героя – а может, и не нужно это?
Во второй части слово становится ближе, захватывает
еще большую часть жизни Ершова. Хотя куда уж больше – ведь, когда только
рождался Ершов, Ермаков уже писал и не мог не писать. Но теперь настойчивее
вмешивается оно в жизнь внешнюю. Меняется круг героев, теперь среди них больше
«приближенных слова», оно все время рядом: когда Юрий Ершов работает, когда
занимается с детьми – слово услужливо становится любимой игрушкой, оно уже
начинает бытовать рядом с Ершовым,
чтобы скоро захватить его жизнь почти целиком. Районная газета. Слово
становится рабочим инструментом. Оно внутри – и снаружи, в какой уголок жизни
Ершова мы ни заглянем – всюду оно. И хотя не говорится ничего об этом, а все же
задумываешься, а как распоряжается он словом, ценнейшим даром, сильнейшим
оружием, непреходящим богатством…И читателю невдумчивому, возможно, покажется –
да никак! Да, умеет, да работает слово его, но спрятано оно в крошечную
незначительную газету, а сюда, в книгу,
очерки Ершова-Ермакова были поставлены в надежде, что хоть здесь их кто-то
увидит, оценит, похвалит – и как знать, может быть, их скромный автор при жизни
получит заслуженную награду за труд? Вот прямо сейчас, уже прямо нет сил
терпеть! Разбежались…Получит, уйдет наверх, да здравствует хеппи-энд? А что
останется читателям районной газеты? Да, могут они – опять же, на первый взгляд
– и не ощутить так остро потери, могут даже сказать, что не нужно это уже
никому…Но вот это не нам решать. Богатство можно скопить, пользуясь словом, но
Слову – только служат, Слово – это послушание, когда отказываешься от своей
воли, когда, возможно, отказываешься от больших дел ради малого, но уже не тебе
решать, что малое, а что – большое. И, видно, не поставил еще Господь крест на
своих крестьянах, раз распорядился, чтобы в их крошечной и бессильной (по
общепринятому мнению) газете звучало сильное, живое, чистое, высокое слово – и
не об одном Ершове речь, каждый из малых сих…Награда… Не всем она на земле
положена. Дорастет служение до послушания Слову – и думать о ней перестанешь,
может и так статься… А пока о другом думается Ершову (или Ермакову?) – что все
уже не то, что нужно что-то большее, а тут все, все, все… Порой и о том, что
недалеко до молчания – не до монашеского, а, наоборот, опустошенного, и держит
на месте пока что все, что угодно, но не слово, не оно…Вот только если это
большее придет, но придет без слова? Сможет ли без него человек, за несколько
лет привыкший начинать с ним день и жить со словом, в слове… Не сможет, нет…
Ходят, ходят снова и снова в редакцию когда-то жившие словом, а ныне почти
бессловесные – и не могут иначе. Приносят какие-то листки с несвоевременными,
усталыми словами, словами, которые больше не подчиняются… Все, хватит.
Читательский вымысел зашел слишком далеко. Жизнь сама расставляет нас по
местам. И не к тому это я, что держаться нужно за какую-то там редакцию и не
стремиться никуда – нет; служить слову и не желать лучшей доли – а это и так о
Ершове.
Быт слова – быть словом… Все когда-то достигает
высшей точки, и у каждого она своя, эта вершина. После слова – молчание. Рано
или поздно замолкают слуги слова. Лучшее молчание – молитва, и только этим
молчанием можно оправдать все, сказанное когда-то между делом. Сколько слов мы
говорим, какой тяжкий грех – слово… И дар этот, который дан каждому из нас в
разной степени, как знать, должен в конце жизни привести к молитвенному
молчанию. Должен… Слабые и ленивые, к концу жизни мы чаще приходим к молчанию
твари бессловесной; нет, мы не теряем речь, мы говорим, говорим, но все это
жалкая тень былого Слова. Осуди меня за
эти слова, любезный читатель, и вряд ли тебя утешит, что если я на кого и
пеняю, то только на себя… И все же не могу я не думать, что высшей милостью
становится «преждевременная» гибель человека посередине его речи… И, может
быть, так возлюбил Господь своего Патриарха Слова, что на исходе жизни
освободил его от необходимости выбирать между двумя молчаниями…
А что же Ершов?.. Он тоже оставлен в тот момент,
когда для него еще не пришло время выбирать, чем быть дальше. Авторы, как
правило, не имеют такой роскоши, они не могут остановиться «на самом интересном
месте» и идут, идут, идут…
Post
Scriptum
Сначала я прочитала одну только первую часть книги –
«Мальчик» - и сказала, что все время не покидало меня одно ощущение... Автор,
не зная, о чем я, пообещал, что оно непременно исчезнет. Не исчезло. Не знаю,
слова ли так сложились, или просто мой возраст-пол-и-прочее… Может быть, не
думал об этом автор, совсем не имел этого в виду… Но, читая книгу, я все время
видела, как рядом с Юрием Ершовым идет его отец. Не только в «детских» главах, нет…Он не покидает его ни на минуту и
ни на минуту не покидает героя горечь потери (простите, автор). И даже рядом со
спящими своими детьми стоит Юрий не один, а с отцом. И потому в каждой букве он
– мальчик, тот самый, из первой части, и с ним – непоправимое. И поэтому
«Звонкая речка» стоит на своем месте в книге, без всяких объяснений и примечаний…
Александра Смирнова, журналист.
Комментариев нет:
Отправить комментарий