Возвращение на Красный берег
Семейная сага Дмитрия Ермакова адресована всем, кто думает о судьбе своего рода и Родины…
Семейная сага Дмитрия Ермакова адресована всем, кто думает о судьбе своего рода и Родины…
Этот
роман вологжанина Дмитрия Ермакова [Ермаков Д. Тень филина. Роман. //
Наше время. Антология современной литературы России (поэзия и проза)...
М., 2011. С. 265-388] вряд ли годится для массового издания покет-буком.
Нет, название вполне подходящее, да ежели ещё и фон позагадочнее
подобрать… Ну, скажем, известную картину Константина Васильева «Человек с
филином». А что? Кусочки славянского фэнтези не только с языческими
гаданиями, но и с намёком на человеческое жертвоприношение в тексте
имеются. И Марьин камень – древний огромный валун, который незапамятные
предки втащили на приречный угор, а их комсомольские потомки сбросили
обратно – проходит через всё повествование. И отнюдь не усложнённый,
хотя и совсем не линейный характер этого повествования вполне позволяет
поглощать его дискретно, с перерывами – словом, в транспорте.
И
всё же любители убивать «лишнее» время лёгким чтивом вряд ли
обрадуются, обнаружив под завлекательной обложкой ёмкий, однако далеко
не в стиле экшн рассказ об истории Красного берега и стоящей на нём
деревни Ивановки и села Воздвиженского напротив, с которыми случилось
всё, что оказалось написано на роду русскому крестьянству в XX веке. В
качестве читателя здесь требуется не только потребитель, но и думатель –
в том числе о том, что и почему произошло и происходит с его
собственной семьёй и всею землёю Русской.
Традиция
и значимость предмета побуждают, конечно же, использовать прописную
букву. И реальные письма и записки из дворянских и крестьянских архивов,
найденные и в основном органично вплетённые автором в текст, казалось
бы, весомо ложатся на чашу тех, кто любит вспоминать об утраченном
благолепии дооктябрьской России.
Но
сам Ермаков тщательно избегает хоть какого-нибудь намёка на пафос и
политическую однозначность, вопреки любым канонам – прежним и новым –
отнюдь не представляя, например, закоренелым злодеем ни одного из людей,
разведённых событиями всё ещё недавнего прошлого. И сами эти события,
внешность которых более или менее известна нам сегодня, путают и рвут
жизненные нити, складывающиеся в единую ткань времён, с неизбежностью
природных явлений.
В
тени или на ярком свету надличностных обстоятельств люди действуют
сообразно собственным представлениям о должном и подобающем. Так что, к
примеру, беглый политический ссыльный Иван Потапенко и жандарм Иван
Сажин, увлекающийся историей и этнографией, могут столкнуться в вагоне
поезда и, мирно побеседовав, с честью и без ущерба друг для друга
разойтись. Чтобы потом снова встретиться в тридцатые в камере НКВД и
безымянными упокоиться на одном расстрельном кладбище. Тогда как имя их
общего карателя, который когда-то совмещал роли революционера и
провокатора, и после очередного великого перелома останется в названии
одной из городских улиц.
Лицом
к лицу тогда же встречает свою судьбу и воздвиженский священник отец
Николай. Уйдя было от преследований в лес и даже приноровясь к
отшельничеству, он на краткое время – пока не приезжают за ним –
возвращается к служению в посёлке «выселенцев» с Украины, выброшенных в
стужу посреди чащобы и строящих бараки руками тех, кто ещё жив.
Не
скрывается от арестной команды и бывший фронтовик первой мировой и
председатель колхоза Семён Игнатьев – один из рода, история которого,
представленная в романе, позволяет отнести «Тень филина» к жанру
семейной саги. И сын его Василий проходит через фронт, а после ранения
возвращается, становится председателем того же колхоза – и день за днём в
бесконечной работе видит, как умирает родная деревня. А внук, Александр
Васильевич, перебирается в город – и, будто осуществляя собственные
мечты отца, становится учёным, профессором истории.
Однако,
хотя от омертвения Ивановки и Воздвиженского и вправду щемит сердце,
«Тень филина» отнюдь не превращается в плач по убиенной деревне.
Напротив, многие страницы отводятся возвращению Игнатьевых в Ивановку.
Причём их, тянущихся к родовым корням, опережает обратившийся к Богу
уголовник-рецидивист Сергей Куликов. Однако и его родина встречает не
мёртвой тишиной, а стрекотанием трактора: чуть ранее здесь запустевшую
землю принялся подымать фермер Николай Моторин.
Описание
моторинской фермы, как и проскальзывающая чуть ранее картина убирающего
русский ячмень американского комбайна, водитель которого мимоходом
отвечает на реплику отправившегося с внуком на Красный берег Александра
Васильевича: «А мы и не умирали…», выглядят настолько оптимистично, что
хочется предложить автору сделать их более убедительными. Однако
усердствовать в этой просьбе мешает вопрос к самому себе: а не слишком
ли ты привык в последние десятилетия к публичным стенаниям об умирании
российского села? Ведь кто-то же в России по-прежнему растит и убирает
хлеб…
Впрочем,
романист как бы уравновешивает будничный оптимизм комбайнёра видом
других полей, которые зарастают ядовитым борщевиком. И пафос возможных
рассуждений о современных промышленных технологиях в сельском хозяйстве
компенсирует антиутопией сна, в котором тот же Александр Васильевич
прозревает будущее: опираясь на эти технологии, весь мир кормит Африка,
остальным же запрещено заводить и самый малый огородик…
Однако
приставка «анти» вскоре отскакивает: Россия в виде нескольких деревень,
не подвластных мировому правительству, каким-то образом выжила и в этом
будущем. И жители этих деревень «живут, как хотят – пашут землю и
выращивают хлеб, охотятся и ловят рыбу, рожают детей, учатся в школах,
читают книги…»
Как
бы то ни было, суть ермаковского романа – отнюдь не в попытке вполне
нынешним (правда, со времён Чернышевского) и в то же время расхожим
образом высказаться по поводу важных, но всё-таки сиюминутных
политических вопросов. В нём автор явно реализует собственную веру в то,
что разорванная в прошлом веке ткань, как живая плоть, может срастись –
и уже срастается. И что родовая память, родовая история, ведомая из
глубины столетий – отнюдь не пустые слова, а неубиваемые источники
возрождения.
Частью
этой памяти для Игоря Александровича Игнатьева становятся слова деда
Василия, вывезенного в город и вскоре умершего в больнице: «Когда камень
с церквою встретятся – всё и свяжется. Так и будет…» Это фактически
пророчество и воплощают Игнатьевы и другие, новые жители Ивановки, решая
поставить на прежнее место лежащий в реке Марьин камень. Но начинают
всё-таки с чугунного накупольного креста, который обнаруживает в
заброшенном воздвиженском храме расчищающий его Сергей Куликов. Ибо
камень – память, а крест – жизнь.
Такой
подчёркнуто жёсткий, граничащий с новым противопоставлением выбор
выглядит как вполне естественным для верующего, так и соответствующим
нынешним мирским представлениям о политкорректности – камень как-никак
языческий. Может быть, поэтому окончание романа отдаляется ещё на две
страницы, на которых с трудом вышедший на больничное крыльцо Василий
Семёнович в последний раз задаёт себе вопрос о цели своей прошедшей
жизни.
Ответом
ему становится видение разлившейся в весеннем половодье родной реки.
Вода времени сточит все углы, зальёт все разрывы. Главное, чтобы течение
не прерывалось…
Андрей РАСТОРГУЕВ.
15,10.2012
Русская
деревня, её судьба, её гибель – одна из самых трагических страниц
русской истории. Писатели обращаются к ней постоянно, чувствуя, что
именно здесь скрываются ответы на роковые вопросы о самом существовании
русской цивилизации, сила которой в особом восприятии родной земли, её
стихий – в особом укладе жизни, в особом ладе с миром.
Роман Дмитрия Ермакова «Тень филина» охватывает жизнь деревень
Ивановки, и села Воздвиженье на протяжении нескольких веков, но связь
эпох в повествовании нелинейна – от таинственных провалов в смутные
языческие видения до нынешних фермерских будней. Время, как ветхая
ткань, пестро залатанная, причудливо сплетает судьбы сельчан. Кто-то из
них пытается вести записи, за которые, как за связующую нить,
ухватываются потомки, пытаясь понять тайну своей жизни и жизни на этой
земле. Но события не дают продолжать повествование, оно обрывается,
потом неожиданно возникает снова, вплетаясь в многоголосую ткань
исполненной трагических коллизий жизни…
Река и время – центральные образы романа. Движение вод постоянно,
движение времени беспрерывно, и, с одной стороны, нельзя войти в одну
реку дважды, с другой – всегда можно вернуться на её берег, в родную
деревню, покинутую, разрушенную – но таинственно живую, хранящую память
веков в обрядовой маске, оставленных иконах, на заросшем кладбище… Перед
нашими глазами проходит много героев – но судьбы их фрагментарны. Если
обычно место становится поводом для рассказа о людях, то роман Ермакова
создаёт ауру места, выхватывая из сумрака прошлого картины жизни то
одних, то других героев. Так создаётся объёмное впечатление, и оно
содержит в себе более чувства, переживания, чем собственно
последовательные изложения. Этим роман интересен, этим он выделяется из
ряда подобных ему по теме.
Здесь
есть и важная поколенческая примета: рождённым в 1960-е память
деревенской жизни, крестьянской русской цивилизации доступна уже не
столько в реалистическом, сколько в мифологическом изложении, и
первосмыслы передаются не через реалии быта, а именно через исторический
объём, воздух времени. Дмитрию Ермакову удалось создать этот объём, это
чувство неизмеримой вечности, ускользающей памяти. Он оставляет
открытым вопрос о будущем – но так же открыт и вопрос о прошлом, и это
даёт читателю надежду не на чудо возрождения в будущем, но на некое
неведомое, недоступное логике человеческой продолжение жизни на Красном
Берегу реки Времени.
Нина Ягодинцева,
Челябинск
«Т ЕНЬ ФИЛИНА» НЕ ДОЛЖНА БЫТЬ В ТЕНИ (о романе вологодского писателя Дмитрия Ермакова)
Как ни странно (а, может быть, как раз это и не странно!) я раньше
ничего не знал о Дмитрии Ермакове, хотя считаю себя читателем
профессиональным и следящим за «толстыми» журналами.Почему это
произошло? Наверное, не только потому, что у него мало собственных
публикаций. Совершенно нет статей о творчестве Ермакова, и этот
информационный вакуум создает у читающей массы ощущение того, что и
писателя такого нет вообще. По-видимому,
такова черта нашего времени – на плаву те сочинители, которые
настойчиво кричат о себе, и подчас устами других людей, нередко забывая,
что, согласно английской пословице, «пустая бочка издает больше шума».
Первое ощущение, возникающее от прочтения романа «Тень филина» –
ощущение подлинности, первородности. В государстве воров и
наперсточников часто приходится ощущать себя жертвой обмана, объектом
«лохотрона», клиентом, которого во что бы то ни стало хотят обработать.
То и дело наш человек сталкивается с этаким «разводом» - на рынке, в
автосервисе, в туристическом обслуживании.Не является исключением и
издательская продукция, и речь здесь вовсе не о детективах и фантастике
под золочеными обложками. Качество подобной литературы известно любой
кухарке, той самой пресловутой кухарке, которая, по словам Ленина,
должна управлять государством. Речь идет о той самой «интеллектуальной
прозе», в которой на поверку не оказывается ни грамма интеллекта, о тех
книгах, которые выходят в серии «Лучшие наши писатели» ( а такая серия
есть, и автор этих строк читал если не все,то большинство книг этой
серии). Всех этих авторов можно увидеть за одним бесконечным халявным
шведским столом либеральных тусовок, все они входят в различные жюри
всевозможных премий, и если и есть между ними люди талантливые, то это
еще раз подчеркивает всем известный факт, что талант не пропьешь, и он
выживет везде, даже в таких нечеловеческих ( в самом прямом смысле этого слова!) условиях. Прочитав
роман, я удивился тому, что не стал жертвой обмана. Мне выдали не
фальшивые, а настоящие купюры. Я не возьму на себя право оценивать это
произведение как в ювелирном отделе. Возможно, это серебро, а не золото.
Но во всяком случае, это не подделка.Второй момент, на котором бы
хотелось остановиться - новизна композиции, подчас нарочито сложной, но
чем больше читаешь, тем больше осознаешь – эта сложность возникает не
ради игры, не превращается в убогую самоцель, так присущую современным
«модернистам» и «постмодернистам» (стыдно признаться, но я не вижу
большого отличия между этими направлениями). Автор хорошо знает историю,
не путается в реалиях различных эпох, и перманентное путешествие во
времени, прием очень опасный в литературе, совершенно не выглядит
искусственно. Проза Ермакова чем-то сродни платоновской, но сходство
заключается отнюдь не в языке, не в построении сюжета, а в самом подходе
к сочинительству. Читая этого автора, вспоминаешь известное
высказывание Андрея Платонова:
«Читатель нуждается не в том, чтобы гладко и почти неощутимо
воспринимать привычные фразы, а… в том, чтобы ощущать в языке и идеях
автора сопротивление и брать их с борьбой». Мне кажется, что роман
Ермакова – произведение достойное того, чтобы его хотя бы читали и
обсуждали, а наш отечественный читатель вполне заслуживает того, чтобы
прочитать эту вещь. В конце концов, довольно приятно не чувствовать себя обманутым!
Евгений Эрастов, член Союза писателей России
Комментариев нет:
Отправить комментарий